рассказы

Морок

   Работы было не много, и начальство решило отправить меня в отпуск для подкрепления здоровья и во избежание новых срывов, неизбежно приводящих на больничную койку. Надо заметить, оно своего добилось, к концу второй недели я чувствовал себя просто великолепно.
   Мы отдыхали у хороших знакомых, которые по слухам приходились нам дальними родственниками, но очень дальними, если слухи, конечно, не врали.
   Некоторым казалась странной привычка приезжать летом (когда удавалось) в Россию. Менять Валлийскую глушь на Рязанскую. Чтобы это понять, надо побывать и там, и там, а, может быть, еще и стать нами.
   Как бы то ни было, две недели в деревне заканчивались, и уже завтра нужно было ехать в Москву, потом самолетом до Лондона, а оттуда на машине домой. Следующее посещение благословенного Рязанского края и соседствующих областей ожидалось не скоро, поэтому накануне отъезда я предпринял самый длинный и дальний поход по лесам, оставив Йора запасаться витаминами на огороде. Учитывая, что он все свободное от еды время проводил на прудах и в речке, мое отсутствие его день не испортило бы.
   Я уже возвращался: оставалось пройти немного по сибирским лесам, перепрыгнуть через Урал, а дальше по прямой до самой деревни. Не хотелось пользоваться быстрыми путями, но надо было успеть к прощальному ужину. Поэтому, когда я увидел сопящее в чаще чудо, солнце еще стояло высоко и, пробивая густые ветви елей, раскидывало золотые пятна по старым стволам и жиденькому подлеску. От этого рябило в глазах, но каждый, кто хотел спрятаться, мог удовлетворить свое желание без особого труда и умения.
   Чудо прятаться не желало и сопело не от простуды или со сна, а просто так, дуясь и обижаясь на весь мир. Оно куталось в какие-то тряпки, которые очень напоминали выброшенные на помойку шторки. Видимо, пыталось спастись от комаров, так как жара была банная, но обилие дырок, превышавшее площадь самой ткани, отпугивающим свойством не обладало, по крайней мере, в отношении насекомых.
   Меня это создание не замечало, пока я его не окликнул. Оно вздрогнуло и, спрятав лицо в тряпки, стало спешно принимать облик брата - дело, в общем-то, невыполнимое и бесполезное. Когда до него это дошло, и комедия прекратилась, я был увлечен: ему удалось приблизиться к оригиналу гораздо ближе, чем многим с неизмеримо большими способностями.
   -Не обижай убогого, путник, - проблеяло чудо, меняя десятки лиц и голосов в попытке подобрать то, которое подействует на меня.
   -Да вроде бы не за что, - я сел рядом с ним, прислонившись спиной к елке; рубашка потом от смолы не отстирается, но с другой стороны она и не новая. "Убогий" опасливо отстранился, но не отодвинулся. - Ты бы стал кем-нибудь, кто тебе нравится, и остановился на этом, а-то и без твоего мельтешения в глазах рябит.
   Удивление, отразившееся на застывшем между двух образов лице, было подобно удивлению ребенка-бродяжки, перед которым поставили огромный торт. И мысли были такие же: то ли убежать, потому что не бывает даров без подвоха, то ли остаться, потому что вкусно.
   После почти минутного размышления это среднеполое создание закрыло глаза и с явным наслаждением взялось за процесс, намного более тщательный, чем все предыдущие. Видно было, что образ действительно любимый и одевается не в первый раз, но раньше он предназначался только для лесных чащ и темных уголков. Что и не удивительно: когда последние штрихи - трехдневная рыжая щетина, вздыбившиеся вихры на затылке и обкусанные ногти - были добавлены, передо мной оказалась почти точная копия Девида Венэма. Почти - потому что он продолжал кутаться в рваные шторки, и его глаза были больше и синее, чем у Девида.
   -И как же тебя звать, чудо лесное? - я отогнал комара от его особенно чувствительного места.
   -Мороком кличут, - он порозовел, как безоблачный закат, и прикрылся.
   -Морок, стало быть. А лет тебе сколько?
   Он стал загибать пальцы, потом разгибать, потом опять загибать и, наконец, сдался:
   -Много.
   -Считать не умеешь?
   Он конфузливо пожал плечами.
   -А что первое помнишь?
   -Родителей помню. Хорошие были родители. До отрочества у них рос.
   -И куда делись?
   -Выгнали. Как меняться начал, так и выгнали. Сказали, что не их я. Как отец помер, я к матери приходить стал, по хозяйству чего помочь, - Морок задумчиво почесал плечо. - Она меня привечала, только спрашивала все, где ее сыночек. А я-то откуда знаю, я-то у них с малолетства. А она все не верила, говорила, что я пришиб его где-то и сам им стал, - он всхлипнул и схватил мою руку. - Но я не убивал, слово даю, нету такого греха за мной. Воровал бывало, с голоду чего не сделаешь, ударить кого или пугнуть. Но не убивал, чем хочешь, поклянусь.
   -Да мне, в общем, без разницы, - я не стал убирать руку, уж если от этого легче. - Дальше что было? Ты бы лучше про мир вокруг рассказал, кто тогда властвовал. Я твою мать не знаю, а правителя, может, и вспомню. Возраст выясним.
   Он вздохнул:
   -Что дальше было. Я-то… Я бы с ней остался да и жил как человек. Но … попросила она меня, чтоб отцом стал. Я и ушел. Не мог я с матерью-то. Не мог.
   Я понимающе кивнул.
   -Походил много. Менялся во сне все больше, не задумано. Только приживешься, хоп, и убегать надо. Потом уж стал присматриваться, припробываться. Научился. А государствовал тогда Иван Васильевич. В лицо-то я его не встречал, оно нам не позволялось, да и далеко до стольного города. Тогда поездов и машин не было, на лошадях и ногами везде добирались. Теперь легче, но шумно больно стало. И людей много, ото всех не спрячешься.
   Не верилось как-то, что он при Грозном жил. Слишком наивный, и считать за это время мог бы научиться.
   -Какой Иван Васильевич?
   -Да Рюрикович, последний он был при царстве. Точно помню. В какой храм ни войдешь, везде за здравие поют, а потихоньку свечки ставят, чтоб не учудил чего нового. Такое потом только при Петре Алексеиче было. Вот уж тоже царь. Императором обозвался, и все за ним потом императорами стали. Бабы до державы дорвались.
   -И при ком лучше было?
   -При Петре Алексеиче, конечно. Он народу много разного напривозил, друг друга все не очень хорошо знали, то к одному столу приткнешься, то к другому.
   -А костюм где доставал?
   -Так ведь, - он опустил глаза, - татем стать - нужды не знать.
   -Ну да ладно, лет тебе не занимать. Людям столько прожить и не мечтается, - я встал, похлопал его по плечу. - Поднимайся, Морок, пройдемся, а-то комары совсем сожрут.
   Он вскочил, роняя свои шторки, стал собирать их, пытаясь одновременно прикрыться, от чего тряпки еще больше рвались, и ими уже ничего нельзя было прикрыть. Я снял рубашку и набросил ему на плечи.
   -И оставь здесь это барахло, оно тебе уже не поможет.
   Он влез в рукава, застегнул все пуговицы и с откровенным удовольствием погладил по карману.
   -Подарок?
   Я засмеялся. Размеры Девида он скопировать не смог: то ли массы тела не хватило, то ли с экрана точно не определишь; в результате ростом он оказался с моего брата, немного массивнее, но все равно с большой недостачей в объемах, чтобы носить мои вещи. Рубашка на нем сидела как короткий халат, в воротник можно было вставить еще одну шею, а рукава даже с застегнутыми пуговицами болтались на обшлаг ниже кончиков пальцев.
   -Нет, ты в ней тонешь. Дома подберем что-нибудь соразмерное твоим параметрам.
   Он споткнулся и выпучился на меня:
   -Хочешь забрать Морока домой?
   -Не здесь же тебя оставлять. Я, конечно, не настаиваю, может, тебе тут нравится. Но, думаю, ты прекрасно знаешь: зима голышей не любит. Опять воровать и притворяться придется.
   Он шагнул ближе, как будто я уже собрался уходить.
   -Я с тобой. Только без обид потом. Люди ведь как говорят: Морок в дом, Морока за ним. Превращусь в кого со сна, твои домашние меня и выгонят. А мне сподобнее осенью привороваться к кому, чем зимой в снегу проснуться.
   -Не волнуйся. Мой "домашний" в твоих талантах больше меня понимает. Ну, а если родители в гости приедут, потерпишь с превращениями. Они у нас долго не бывают. Проблем не должно возникнуть. Ты ведь в современном мире жил уже. Кино, по крайней мере, видел.
   -Смотрел "по видаку". Сказали, что это мое любимое было. Ну … не мое, а того … - он махнул рукой.
   -Кем ты становился?
   -Да. Хорошее кино. Мне понравилось.
   -И больше ничего не видел?
   -Телевизор смотрел, новости всякие. Не интересно. Одно и то же, а другого не разрешали. Раз "мультики" смотрел. Очень понравилось. Смеялся - чуть с кровати не упал.
   -Какие мультики?
   -Вот этот, - и он стал Винни-Пухом из старого советского мультфильма.
   Никому не советую вытаскивать двухмерный образ в трехмерный мир - глаза сводит. Или хотя бы смотрите на него одним глазом. Я не знаю, как он умудрился свернуть пространство, но вышло у него это быстро и легко. Винни-Пух получился высотой примерно мне по пояс, такой же квадратный, задумчивый и с оторванными от туловища конечностями. Голосом Леонова он спел про утренних гостей и снова стал рыжим и трехмерным, хохоча над самим собой.
   -Предупреждай в следующий раз, когда захочешь стать мультиком.
   -Не понравилось? - он виновато потупился.
   -Для глаз тяжеловато. И кто это тебе не разрешал ничего кроме новостей смотреть?
   -Были одни. Взяли, сказали: нуждаться ни в чем не буду, только работать на них, а сами узнали, что ни считать, ни писать не умею, и стали как дикого зверя держать за бесполезностью. Я от них диким зверем и сбежал.
   -Как же ты ни считать, ни писать за все время не выучился?
   -До десяти умею, больше и не надобно было. Писать вовсе ни к чему. А потом, когда понадобилось, кто меня учить бы стал? Я ведь возраст уже имею, таких не учат. Ну и времени не хватало. То в одного превратнешься, то в другого, не до учения, все бежишь-бежишь.
   -Научишься. Мне, конечно, с тобой возиться будет некогда, а брат займется. Заодно и с превращениями твоими разберется, нельзя уже "незадумано" это делать, может боком выйти.
   -Спасибо. Век благодарен буду.
   -Что-то я сомневаюсь, что ты знаешь, сколько лет век длится. Почему ты ушел от тех, кто тебе кино показывал? Кажется, они не возражали против твоей амнезии.
   -Против чего?
   -Потери памяти.
   -А-а. Не уходил я. В "поход" повели, сказали, что раньше любил. Выпили как-то, и проснулся наутро нагишом под деревьями, один. Догонять не стал. Не забыли же они меня.
   Выпил и изменился, а люди перепугались и бросили его. Обычная история. Сколько оборотней пришлось по лесам и помойкам собирать. Общечеловеческие нравы: убить страшно, а избавиться нужно, вот и выгоняют или выбрасывают без вещей, а то и нагишом, авось природа сама приберет, что подсунула.
   Морок подобрал сыроежку и принялся увлеченно счищать с нее шкурку.
   -Не вкусно же, - я сыроежки грибами не считаю, есть их можно разве что от большого голода, а так - ни вкуса, ни запаха.
   -Не ел еще сегодня, - он запихнул очищенный гриб целиком в рот и довольно зачавкал. Видно, со времен Петра Алексеевича он на больших обедах не бывал и столовым манерам тоже обучен не был. Я, правду говоря, и сам не сторонник всяких церемоний, особенно, когда голоден.
   -Пойдем тогда по-быстрому. Ужин скоро готов будет, да надо подумать, как тебя домой переправить. Превращения превращениями, а границы с таможнями никто не отменял.
   Не люблю я быстрых путей, клыки от них как морозцем покрывает, и язык к ним примерзает. Только последнее время приходится пользоваться этими путями все чаще.
   Йор тер морковку на крыльце, когда я впихнул туда Морока. Он с чудом церемониться не стал, вручил нож и велел чистить картошку. К чести Морока сказать, в рот он, несмотря на голод, почти ничего не положил. Меня отослали сначала в погреб, потом в магазин, потом просто послали, и, когда я отовсюду вернулся, прощальный ужин был готов.
   Народ собрался свойский, на Морока никто косо не смотрел, и вскоре он осмелел и чувствовал себя полноправным участником нашего собрания. Конечно, перед ужином его вымыли и приодели. Йор одолжил ему свою самую широкую майку, штаны пришлось позаимствовать у нашего друга, так как мои ему были узковаты в попе, а Йоркины - в ляжках, про нижнее белье на время забыли.
   Следующим утром на семейном совете мы решили, что Морок полетит в Лондон вместе с Йором по моим документам, а я уж доберусь туда своим ходом, благо на таможне смотрят на рожу в паспорте, а не на рост и вес. Потому что, когда Морок попробовал превратиться в меня, дом часа полтора трясся от Йоркиного смеха.
   Быстрыми путями я забросил их в аэропорт (время мы, как обычно, дотянули до последнего), дождался, пока они прошли все контрольные и пропускные препоны, и отправился в Лондон. Они летели над Европой, а я носился по магазинам, покупая для Морока вещи, необходимые для нормального проживания в современном мире. Наконец, загрузив машину по стекла и истратив бензина больше, чем требуется на дорогу от Лондона до дома, я отправился уже в британский аэропорт встречать моих летунов.
   Самолету долго не давали посадку, поэтому Морок вышел зеленый, а Йор уставший, так как зеленый Морок пытался превратиться во всех от пилота до чемодана в надежде остановить тошноту и головокружение. Позже, когда столь необычный цвет с него спал, он торжественно поклялся больше никуда не летать самолетами.
   Йор сел на переднее сидение, а Морока я засунул к вещам на заднее, строго-настрого запретив ему трогать свертки. Конечно, когда мы добрались до дома, все пакеты оказались надорваны и переворошены. Но зато его не укачало.
   Последнюю неделю отпуска я провел дома. Спокойным это время назвать сложно. Правда, Морок дня через три после приезда утих и перестал быть таким несносным, но спокойствия это не прибавило. Он засел за домашний кинотеатр, и выгонять его из комнаты приходилось со скандалом, еда - единственное, что могло увлечь этого киномана. Глядя, как он поглощает все, что перед ним оказывалось, набиваясь до рези в животе, словно запасался в прок, любой бы растаял. Мы не были исключением.
   К счастью, мой отпуск кончился, и Йор взялся за Морока всерьез. К зиме чудо уже довольно сносно говорило на английском, умело считать и писать, хотя с грамотностью у него проблемы до сих пор. Он просмотрел всю нашу видеотеку, в результате сейчас он уже не выглядит копией Девида Венэма, а просто удивительно похожим на него человеком.
   С того лета прошло уже три года. Морок больше не теряется в современном мире, он стал уверенным, технически и культурно развитым человеком, хотя до сих пор млеет от случайной нежности, удивляется подаркам и любит быть любимым. Теоретически он живет у нас, но так как он стал всеобщим любимчиком в нашей компании, большую часть года его комнаты пустуют, если не считать жуткий беспорядок и нагромождение никому ненужных вещей и вещичек. Барахольщик он похлеще многих. Конечно, Морок нигде не работает, но нельзя сказать, что он не трудится на благо общества. Чудо (помимо всего прочего) оказалось прирожденной музой, идеи из него льют как недобродившее вино из переполненной бочки. Качества они, правда, такого же, но любой художник способен из этоГО сделать конфетку, поэтому в дни творческого кризиса Морок нарасхват. К тому же он оказался незаменим в праздники, его моноспектакли пользуются неперебиваемой популярностью у друзей. Гамлет вообще лучший из всех Гамлетов, которые я видел. Хотя сказки Перро тоже очень хороши.
   В общем, можно сказать, что Морок нашел себя. Хотя он утверждает, что это я его нашел. Я не спорю. В чем-то ведь он прав.
   

рассказы