рассказы

Четыре весны
 симфония


Весна первая.


Он выбрал самое солнечное место, куда еще долго не упадет тень от деревьев. Поставил раскладной стул, сел, откинулся на спинку, вздохнул и расслабленно огляделся.

Большая лесная поляна, потихоньку зарастающая настырным березнячком. Прошлогодняя трава теплой сухой соломой устилает землю. Сквозь нее пробирается манжетка и расправляет свои листочки-зонтики. За манжеткой спешит лютик, нетерпеливый, резвый, но ему еще не время, надо ждать, когда народится новый месяц. Кое-где виднеются елочки тысячелистника. По краю поляны короставник занял место до августа.

Недалеко среди березовых стволов в бархатных кустиках гравилата и прошлогодней листве ярко-зеленым пятном разбежалась сныть. Чуть подальше задумчиво и дружно лезут молодые побеги крапивы.

В вечной тени южной стороны поляны разбросаны пятна желтушника, еще не закрытые ни тростником, ни конским щавелем.

Ивняк, плотной корзиной оплетший берега родникового озерца, ведет себя по-разному: бредина еще цветет, одаряя округу приятным сладким запахом, верба уже хвастается трезубцами неразвернувшихся листьев, прутовка словно обросла мехом от молодой поросли, чернотал ощетинился недозрелыми сережками и думает, стоит ли выпускать листья.

Дубы пока ждут: на кончиках веток почки слегка набухли, но и только-то. Истинное величие идет последним и приносит с собой заморозки.

Перед дубами еще совсем юный и оттого пушистый, сероствольный орешник вдохновенно выпустил плиссированные листочки, прикрывая их двухцветными скорлупками почек, - словно многорукий бог держит веера в ладошках.

Такими же ладошками липы протягивают друг другу до прозрачности тонкие, шелковые платочки.

Елки копят силы и соки, чтобы выстрелить мягкими метелочками новой хвои и вместе с лютиками и нарожденным месяцем отметить приближение лета.

Осины как всегда выпендрились: дотянули до последнего и за пару дней расправили желто-розовые листочки, тонкие и нежные, как жилки молодых телят.

Из всех деревьев лишь березы не кивали друг на друга и ничего не ждали. Они первыми раскрыли почки, а теперь и листья, перестав быть клейкими всего за пару дней, стали темнеть, наливаясь цветом и силой. Березы первыми встречали лето.



Весна вторая.


Тревога пришла неожиданно и по-звериному необъяснимо. Солнце светило по-прежнему ярко, заливая поляну смолистым запахом еще неогрубевших берез. Птицы пели все так же отчаянно и самозабвенно. Муравьи делали вид, что заняты, и суетливо бегали по сухим травинкам. Божья коровка проползла по тыльной стороне ладони, добралась до среднего пальца, потоптавшись, распустила крылья и улетела по своим делам. Ничего не изменилось.

Ничего не изменилось, кроме внезапной тревоги. Тело не желало расслабляться и за каждым кустом чудились кабаны. Даже для того, кем он был, встреча с диким кабаном – происшествие воистину экстремальное. Хрен что этим свиньям объяснишь…

Но тут дохнуло черемухой, и низкое ворчание мягко упало на лес. Мокрый и душный порыв ветра качнул верхушки берез, обсыпая поляну цветами-сережками.

Деревья и кусты стряхнули сон и с нетерпением ждали грозы.

Он улыбнулся и снова откинулся на спинку стула. Тревога ушла, оставив в небе надвигающуюся с востока темную пелену. С юга наперерез пелене двигалась клочковатая туча, почти черная от натуги. Они встретились точно над поляной, и лес затих, ожидая битвы двух небесных путешественников. Но туча, обманув всех, ловко проскользнула под пеленой и убежала к морозам и вечной зиме.

Лес разочарованно вздохнул голосом птиц и молодой листвы. Снова забегали по траве муравьи, зашуршала соломой мышь, по березе проскакала зеленушка. И только с тронутой ветром осины сорвались две крупные капли и разбились о подставленную ладонь.

Он поднялся и направился к озерцу. Ивняк, конечно, не помеха для слышащего лес.



Весна третья.


Подрались два ручейника. Один, у которого панцирь был послабее, напал на своего тяжелобронированного собрата. И несолоно хлебавши пополз дальше – еще бы, такую защиту не пробьешь, не отнимешь.

Из прибрежной травки слепо таращился лягух цвета совсем юных еловых веточек. Он должен был бы прятаться в тине или ряске, но, так как ни тины, ни ряски еще не было, приходилось рисковать ради продолжения рода. Лягушка, которую он присмотрел себе в подруги, была немного темнее и сидела ближе к берегу, там, где вода прогревалась солнечными лучами.

У самого берега вода кишела головастиками. Разновозрастные, но все как один матово-черные, с широкими хвостами и узкими черными глазами, они ползали друг по другу, потому что в этой толчее плавать было негде, и в целом напоминали ожившую черную икру.

От мельтешащих головастиков, загребая всеми шестью лапами, удирала стрекозиная личинка, зажавшая в огромных челюстях свою жертву – несостоявшуюся лягушку. В зарослях, куда она направлялась, уже висели две похожие охотницы с таким же сытным обедом.

На мелководье, пока еще не закрытом ряской, резвилась жирная темно-коричневая пиявка. Забиралась по луковым стеблям ситника к самой поверхности и падала, извиваясь, обратно на дно. Чистилась она таким образом, охотилась или просто забавлялась - было непонятно.

То тут, то там на отъеденных травинках и листочках плавали огромные улитки. Кое-где на дне и в прибрежной траве попадались их пустые раковины, отбеленные водой до известкового состояния.

Комаров еще не было, но их настырные личинки уже тыкались в поверхность озерца, словно пробовали на прочность грань между воздухом и водой.

Спаривающиеся жуки-плавуны, растолкав будущих кровососов, поднялись к поверхности и трижды синхронно вдохнули. К оставленным этой парочкой волнам тут же рванули водомерки, и на озере закипела новая драка ради ничего.

Он смочил в прибрежной воде руку, понюхал и облизал кончики пальцев. Вода была еще весенней: пахла талым снегом и на вкус не имела ничего общего с родниками, что подпитывали озеро летом. Но, конечно, скоро все изменится.



Весна четвертая.


Он вернулся к стулу, сел, снова откинулся на спинку, прикрыл глаза.

Над ухом вопросительно чирикнули. После короткого барахтанья чириканье раздалось впереди и чуть ближе.

Он медленно приоткрыл веки - чуть-чуть, только чтобы увидеть любопытствующую птаху.

Зеленушка. Сидит на верхушке осинки, согнувшейся от ее веса почти горизонтально. Еще пару раз насмешливо чирикнув, она полетела по своим делам.

Тут же над выпрямившейся осинкой пронеслась за улепетывающей стрекозой трясогузка. Резко остановившись, она кувырнулась в воздухе, и на землю медленно спланировало слюдяное крылышко.

Справа раздалось возмущенное щебетание. Потом из кустов вылетели два щегла, сцепились, шлепнулись на муравейник и, разлетевшись в разные стороны, снова юркнули в кусты. Хриплым голоском коротко охарактеризовала их наблюдавшая за дракой синица.

По старой березе, доживающей свой век на краю поляны, проскакал большой черный дятел, стукнул пару раз в кору, нехотя, словно долг выплачивал, и, тяжело перелетев поляну, скрылся в елках. Скоро оттуда раздалось его пение-плач.

Тут же у самых корней березы появился его собрат – редкая птичка, белый маленький дятел. Он увлеченно простучал кору, ничего не найдя, удивленно посмотрел на нее и порхнул в березняк искать подходящее для обеда дерево.

Далеко в лесу раскуковалась кукушка. Кукух, если быть точным. Куковал он долго, упорно, будто и впрямь решил пересчитать все оставшиеся единственному слушателю года. Видимо, птичка, гнездо которой он наметил пополнить своим отпрыском, оказалась не так проста.

Где-то высоко над поляной стал пробовать голос соловей. Посвистит-посвистит, закрутит звонкую и сложную трель, оборвет ее внезапно и замолкнет. Услышав соловья, зеленушка забралась на самую верхушку дятловой березы и залилась такой песней, что замолкла от удивления даже далекая кукушка.

Внезапно поляна стихла. Низко и гордо пролетел ворон, не обращая ни на кого внимания. Слышно было, как бьют воздух его широкие крылья. Пролетел, канул в густых ветвях осин и берез, промелькнул между верхушек елок, и внезапно до прислушивающейся поляны донеслось тихое, полное нежности и ласки курлыканье.

И вновь, словно это весна разрешающе кивнула, лес взорвался птичьими голосами.


Он закрыл глаза.

Весна…




рассказы

Hosted by uCoz