рассказы

ДОЖДЬ

   Помнишь, когда ты болел, была страшная жара. Я носил тебе лекарства и смотрел в окно. Воздух сочился между домами, как лимонный сок в стакане воды. С нашего тринадцатого этажа я видел только деревья и старушечьи косынки между ними.
   У тебя был сильный жар, и ты мучился в постели, сгорая от внешней и внутренней температуры. Ты пил много воды и требовал, чтобы она была из холодильника. Мне приходилось обманывать тебя, подмешивая в воду соль и лимонный сок. И все это выходило из тебя потом. Ты почти не ходил в туалет.
   Ты худел, отказывался есть и смотреть телевизор. У тебя болели глаза, ты не читал книги и мучил меня разговорами с утра до ночи. Ты был очень капризным. Но я не в претензии.
   Жидкие шторки не помогали от жарящего солнца. Я завесил окна кусками черного атласа, оставшегося с допотопных времен от какой-то экзотической вечеринки. Но воздух перестал двигаться по квартире, и мы с тобой задохнулись. Я открыл все окна и двери, укутал тебя хорошенько. От сквозняка легче стало дышать, хотя ты начал выпендриваться, недовольный теплыми одеялами.
   Я должен был еще сходить за продуктами и взял с тебя твердое слово сидеть в тепле. Когда я вернулся, ты спал раскрытый, со взмокшими волосами, разметавший руки по подушкам. Интересно, что тебе снилось.
   Вечером нас мучили комары и духота. Несмотря на открытые окна, сквозняк медленно умирал уже к восьми часам. От тонкого гула не было никакого спасения. Казалось, это звенит в ушах. К тому же от жары комары были злющие, больно кусались, а потом жутко чесалась кожа. Хотя, откровенно говоря, мне доставляло удовольствие разукрашивать тебя зеленкой. В конце концов, я купил сетку и даже вполне сносно натянул ее на окна.
   Самое неприятное в твоей болезни - это, наверное, были уколы. Поначалу ты синел и зеленел, и я боялся подойти к тебе со шприцем. Но потом мы оба привыкли. Надо было делать их дважды в день, и шприцы с ампулами всегда оказывались наверху мусорного ведра. Я помню, как чуть не рассмеялся, заметив взгляд соседки, когда мы случайно встретились у мусоропровода.
   Иногда вечерами тебе было скучно, и ты, выспавшийся за день, не знал, куда себя деть. Ты пытался рисовать, писать, читать, слушать радио и телевизор, но все это заканчивалось длинными разговорами, или, вернее, монологами с твоей стороны, почти до самого рассвета. А я так хотел спать.
   Наверное, я тебя избаловал. Я не мог иначе: ты выглядел таким несчастным в жару, от скуки, под звон комаров. Наверное, во многом я был не прав. Но я не жалею.
   Ты, конечно, не помнишь, как тяжело засыпал, когда болезнь начала разворачиваться. Но, я думаю, ты помнишь того лысоватого дядьку-врача, который, беззубо улыбаясь, прописал тебе кучу антибиотиков, половину из которых невозможно достать даже за бешеные деньги. И ты не знаешь, как я промучился, доставая другую половину. Тебе не нужно этого знать; как бы ни было трудно, я все равно бы так сделал.
   На самом деле, я жутко боюсь, когда ты болеешь. Ответственность, которую нельзя с себя скинуть. Я не боюсь чего-нибудь конкретного, только это общее состояние. Когда я рядом, смотрю на тебя, чувство страха притупляется, но не исчезает насовсем. Ты бываешь очень хрупким в моих руках.
   В такую жару мыть тебя было нельзя. Я протирал горячую кожу мокрым полотенцем и думал, что вода сейчас закипит.
   А потом ты стал часто проваливаться в короткий беспокойный сон и все звал дождь. И когда просыпался, говорил о грозе, мороси, граде, снеге, о тучах и облаках. Мне приходилось расшторивать окна, чтобы показать тебе чистое бледно-голубое небо с обезумевшим солнцем, раскаленной монетой зависшим над задыхающимися домами. Однажды ты расплакался, глядя на это.
   Дождь стал навязчивой идеей не только у тебя. Выходя на улицу в магазин или аптеку, я слышал, как старушки обсуждали прогноз погоды. Я видел детишек, играющих в пустыню и подставляющих голову под шланг на случайном оазисе. Да что уж говорить, даже за собой я стал замечать недовольные взгляды на небо.
   Ты чувствовал себя все хуже и хуже, несмотря на то, что в квартире было почти холодно по сравнению с улицей. Ты становился невыносимо капризным, глупым и слабым. Ты едва мог подняться с кровати, иногда не успевал в туалет и страшно этому смущался. Ты совсем перестал есть, почти все время спал, ничем не интересовался, только требовал неизвестно у кого дождя.
   Я сидел в кресле у зашторенного окна. Я так устал за день, что никак не мог уснуть. Хотя было еще только шесть часов, и если распахнуть шторы, то солнце бы залезло в самые дальние уголочки комнаты.
   Ты спал навзничь, очень тихо и глубоко дыша. Пот струйками тек с твоего лба на подушку. Мне показалось, что я увидел слезы в светлых ресницах. Я подошел к тебе, наклонился. Это действительно были слезы. Ты знаешь, я схожу с ума, когда ты плачешь.
   Я сдернул атлас с окна; если ты хочешь дождь, будет дождь.
   Маленькие птички-ласточки, парящие высоко в небе, с визгом и писком ринулись к самой земле, перед ними с такой же скоростью падали жуки и мухи. Ветер ударил в комариную сетку, вздувая ее парусом.
   Я разбудил тебя. Ты недовольно открыл глаза и сказал, что будешь спать дальше, но я взял тебя на руки и вынес на лоджию. На улице все еще было душно. Ты ругался и капризничал, и замолчал, только когда ветер стал наливаться силой и влагой. Ты удивленно смотрел на солнце и радостно закричал, когда из-за дома к нему поползла серо-синяя туча. Дышать становилось тяжело, и на мгновение грудь совсем перестала двигаться. А потом на нас опустился легкий, холодный и мокрый воздух.
   Птицы совсем перестали чирикать, деревья застыли, ветер исчез. Все остановилось в ожидании и взорвалось под рухнувшим на город дождем. Ты вырвался из моих рук, зашлепал босыми ногами по линолеуму, смеялся и подставлял лицо холодным струям. Ветер задувал их на нашу лоджию, и скоро мы были мокрые, как от хорошего душа. Ты устал и присел на корточки, мелко дрожа. Я снова взял тебя на руки. Ты был горячий, и с холодом дождя это действовало усыпляюще.
   Ударил первый гром. Мы слышали, как с соседних лоджий люди приветствуют его. Молний не было видно, но от грома забились в рамах стекла. Ты улыбался, и я видел, как твои глаза закрываются, но ты не давал им спать.
   Мы смотрели на темные тучи, на стены домов, из белых превращающиеся в серые, на бегущих в подъезды людей, мокрых, но радостных, на свежие листья деревьев, на черный асфальт.
   Ты заснул и обмяк на моих руках. Я отнес тебя на кровать, укрыл, потрогал лоб: температура немного понизилась. Ты спал спокойно, чтобы проснуться и начать выздоравливать.
   Я поправил сдернутую штору. Солнце еще и не думало садиться. Старушки по-прежнему мелькали внизу разноцветными платками. Дети устало маялись, не зная, чем заняться. Деревья от пыли казались серыми. Ласточки летали высоко над крышами, надеясь поймать хоть одну дуру-муху, не забившуюся в прохладную щелку. До самого горизонта не было ни одного облачка.
   Через два дня пошел настоящий дождь. Ты к тому времени был еще слабый, но уже совсем выздоровел. Жара спала, и следующий месяц мы не могли выйти на улицу из-за дождя.
   Ты, наверное, удивляешься, почему я тебе это рассказываю. Меня не мучает вина из-за того, что я тебя обманул. У меня нет желания похвастаться своей заботливостью или самоотдачей. Просто я считаю, что ты должен это знать. Это было с тобой, один из случаев твоей жизни. Может быть, это тебе пригодится. Лучше знать, чем не знать.
   

рассказы