рассказы

История столовой погремушки

тем, кто спрашивал, откуда

   Ночь пришла неожиданно. Просто я выглянул в иллюминатор и увидел, что там темно. Облака проплывали под пузом самолета смутными тенями, как деревья в тумане поздним вечером на фермерских полях. Луна еще где-то бродила. Звезды брильянтами сияли на бархатном синем небе.
   Я оглянулся. Стюардесса квохтала над двухлетним ребенком, которому давно была пора спать, поэтому он капризничал и вертелся в кресле. Я мог только посочувствовать ему: от пятичасового сидения ягодичные мышцы или, проще говоря, задница затекла и требовала разминки. Я вылез из своего первого класса и прошелся в хвост самолета и обратно, глядя на зевающих, посапывающих и похрапывающих людей. Хотя я после каждого такого полета отправляю в командировочный отдел гневные письма с просьбой больше не покупать для меня билеты первого класса на длинные перелеты, каждый раз оказывается, что "человек отказался, и вот…" или "других не было". Забота моего начальства не знает границ, однако моя задница, несмотря на это, упорно продолжает настаивать на сидениях бизнесс-класса.
   Я вернулся на свое место. Ребенок пускал слюни в подлокотник, неудобно свернувшись в кресле. Его мать спала с открытым ртом, запрокинув голову так, словно хотела, чтобы ей перерезали горло. Стюардесса устало глянула на меня, приветливо улыбнулась, явно желая что-то сказать, но не найдя слов, снова уткнулась в какой-то розовый романчик, который она раз пять пронесла по проходу за сегодняшний вечер, и мужчина с внешностью Кларка Гейбла с обложки, обнимающий дородную даму, стал уже очень неодобрительно на меня поглядывать. На местах перед моим джентльмен преклонного возраста громко шептал на ухо задремывающей старушке о плюсах англосаксонской экономики. Я решил было прислушаться для дальнейшего развития моих экономических познаний, но, поняв, что это всего лишь теория, имеющая очень мало общего с реальностью, бросил такое бесполезное занятие и стал смотреть в окно. Там, конечно, тоже не было ничего замечательного, но звезды и облака не так раздражали, как шепот дедули-экономиста.
   Людей в самолете было мало, чуть больше половины всех посадочных мест. Рядом со мной кресло пустовало, так что счастливо никто не жужжал и не храпел мне на ухо. Тусклый ночной свет салона мешал наблюдать за деревьями, горами и холмами облаков, отражая мою уставшую физиономию в двойном стекле. Но скоро я нашел необходимый угол, чтобы с минимальными усилиями игнорировать своих двойников.
   Пока я гулял и слушал лекции по экономике, за хвостом самолета вылезла луна. Я не мог видеть ее со своего места, но облака стали еще сказочнее и красивее, появились замки, рощи и леса, болота, дома фермеров. Я понял, что соскучился по дому.
   Внезапно что-то промелькнуло мимо моего иллюминатора. Я не сразу среагировал на это, погруженный в мечты о хорошем массаже и мягкой кровати. Однако "это" решило само привлечь мое внимание, заколотив детской ладошкой в стекло. С той - внешней - стороны самолета передо мной висел ухохатывающийся мальчишка с погремушкой в левой руке и сползшими на колени подгузниками. Он был копией амурчиков с картин художников Возрождения: заплывший жирком, румяный, кудрявый, с красными пухлыми губками и крохотным писунком.
   Заметив мое внимание, ребенок расхохотался еще больше, что очень походило на истерику, и резво крутанувшись в воздухе, показал мне два крыла, наводивших на мысль о бройлерных цыплятах и пуховых подушках. Явно не с их помощью он держался в воздухе.
   Может быть, мальчишке не доставало внимания взрослых дома, но, видимо, он решил показать мне все, на что способен. Оттолкнувшись ногами от корпуса самолета, он плавно, словно скользя пузом по льду, добрался до конца крыла. В результате маневра, правда, он окончательно потерял подгузники, которые отнесло назад так быстро, что я не успел даже проследить за ними взглядом. Самолет продолжал лететь, но по ребенку это было совсем не заметно.
   Высунув от усердия язык, мальчишка пытался устоять на крыле, хотя ноги с младенческими складочками под коленками и попкой скорее всего никогда еще не держали его вес. Они не пытались сделать это и сейчас. Мальчишка висел над крылом, перебирая кончиками пальцев по шву, и забавно хмурился, когда вдруг оказывалось, что он не может дотянуться до обшивки, слишком сильно оттолкнувшись на предыдущем шаге.
   Скоро ему это надоело, и улыбающаяся мордашка снова появилась у моего окна. Луна уже обошла самолет и теперь освещала ребенка чуть-чуть сбоку и сзади, от чего его волосы казались белым нимбом вокруг темного лица.
   Мальчишка повертел передо мной погремушкой: маленький сухой плод, похожий на тыкву на деревянной ручке, - потряс, прислушиваясь к звуку, и вдруг протянул мне ее, как подарок от всей души.
   Я вытянул руку в окно, ощущая, как дважды упруго сопротивляется стекло, и взял погремушку. Она была очень легкой и очень холодной.
   Маленькие пухлые пальчики ощупали иллюминатор с той стороны. На лице ребенка было искреннее изумление. Для верности он потыкал пальцем в обшивку. Убедившись в правоте своих первоначальных наблюдений, мальчишка разочарованно надул губки.
   Я снял с ключей большого нэцке - хихикающего горбатого старикашку с посохом. Этот брелок объездил со мной пол мира, кое-где пообтерся, пообкололся, но все еще был теплым и приветливым. Я отдал его мальчишке, как ответный подарок. Не думаю, что старикан возражал против такой смены ролей.
   Мальчишка расцвел, как вторая луна. Он задыхался от восторга, рассматривая мой подарок. Ему приходилось держать нэцке двумя руками, и он сложил ноги по-турецки. Движением самолета его относило потихоньку назад.
   Из-под крыла поднялась молодая женщина в легких длинных одеждах светлых неярких тонов. Луна вычерчивала идеальный женский силуэт Позднеримской Империи, чуть размытый в прозрачных тканях. Лицо ее было привычно нейтрально, немного грустно и почти незаметно рассержено. Черты сложно назвать правильными или неправильными, лицо скорее было похоже на основу, по которой создается индивидуальность путем добавления деталей. Но в общем женщина была красива, и мое вынужденное двухнедельное воздержание прибавляло ей особой прелести.
   Она быстро и без проблем поймала ребенка, пару раз несильно шлепнула его по голой попе, и самолет улетел, оставив их далеко позади.
   Я посмотрел на погремушку и несильно тряхнул ею. Раздался сухой звук, похожий на стрекотание сверчков. Дедуля, шепчущий уже откровенно похрапывающей бабуле о всемирном экономическом балансе, на мгновение замолк и продолжил еще тише и еще более раздражающе.
   Я снова посмотрел в иллюминатор. На крыле сидел очень грустный мальчик-подросток с флейтой в руках. На бедра его был наброшен кусок полупрозрачной ткани. Сомневаюсь, что он был сшит или подвязан, очень уж свободно лежали складки. Голову охватывал венок, судя по листьям лавровый, хотя ручаться не могу - с моего места это было сложно определить. В лунном свете, с загадочно-сказочными облаками и атласно черным небом вся сцена казалась слишком театральной, но все равно потрясающе красивой. Мальчик поднес флейту к губам. Я видел, как по дырочкам побежали пальцы, но музыки, конечно, не слышал.
   Меньше чем через час объявили посадку. В аэропорту меня ждала машина, в городе - номер в маленькой служебной гостинице. До дома я добрался только через три дня. Погремушку привязали в столовой, на самом сквозняке, но иногда я ее снимаю - очень раздражающий звук.
   

рассказы