Даниэль и Грегор      28.03.2000      Часть I

       Мне достаточно было одного взгляда, чтобы увидеть в нем убийцу. Убийцу для меня. Кто его нанял, он не объяснил до сих пор.
       Что случилось тогда, я не знаю.
       Я всегда умел контролировать себя. Всегда. И получая по заднице за разбитые коленки, и получая по лицу за нанесенное оскорбление. Я никогда не чувствовал страх.
       Мне хватило одного взгляда, случайно брошенного на него, чтобы захотеть умереть. И я испугался тому, что, может быть, я ошибся.
       Мысли смешались, и от такой каши в мозгах я подумал, что это называют: "закружилась голова". Мир куда-то побежал мимо меня. Я хотел его схватить, но мне пришлось закрыть глаза, чтобы не упасть.

       Он не уходил. Он солнцем разлился по векам, и боль от этого, словно молния, пронзила мое тело. Я чувствовал ее и в ногах, и в голове, и в сжавшейся вдруг груди. Я видел, как боль перекинулась на него, хотя глаза мои были закрыты. Я боялся, что это помешает ему убить меня.

       Я знаю тысячи способов заставить жизнь уйти, но какой выбрал он... Тот, что проще, раз он здесь.
       Я умирал, просто увидев его. Я не смотрел. А он не уходил. Он не хотел меня оставить. Это было тяжело, как тяжело выносить его взгляд, его мысли. Он ничего не желает и, словно камень, тянет меня из этого дырявого мира.

       Я задыхался. Я готов был упасть на колени и просить небо проглотить меня живьем. Я расстегнул рубашку, чтобы ему было легче целиться. Эта боль, словно я умирал, оставаясь живым.
       Я чувствовал, как что-то плавится внутри и вытекает наружу разъедающей кожу слезой.





       Никогда не интересовался, почему нужно убить кого-то. Это - дурной тон.
       Почему нужно убить его, знал и без объяснений. Знаю и сейчас. Но теперь я не понимаю, как можно это сделать.
       Мне надавали кучу советов и пожеланий. У меня не было сомнений.
       Пока не увидел его. Эта сила, спокойствие, уверенность. То, чего мне всегда не хватало. И тогда я нашел еще одну причину, чтобы убить его.
       Но мои руки отказались двигаться. Я стоял, словно во сне, и боялся потерять это видение.
       То чувство во мне удивляло. Но я не хотел избавиться от него. Я раздвоился. И перестал слушаться самого себя.
       Я хватался за убеждения и необходимость, как за спину дельфина в бушующем море. Но дельфин уходил ко дну, и я тонул.

       Он осмотрелся, слегка задев меня взглядом. Я ничего не значил. Я был как тысячи планет, как тысячи звезд рядом. Но я должен стать для него единственным, самым ярким на тот краткий миг, пока он будет умирать. Я загадал. Я знал, что делать. Я мог бы. В любой момент. Я загадал: еще один взгляд, и он умрет. Я только хотел дождаться еще одного взгляда. Всего одного.

       Он прикрыл веки. Сначала казалось - на краткий миг. Я боялся увидеть его глаза. И он их не открывал, словно жалел меня. Но я знал, что я ничто для него. Он меня даже не заметил. Я был зол и обижен. Зол и обижен, и готов стоять так вечно.
       Я видел, как исказилось его лицо, будто кто-то невидимый шептал ему на ухо о смерти любимой. Но у него никогда не было любимой!
       Миллионы мыслей за один момент. У него дрожали ресницы. Он никогда не мог сделать это раньше. Позволить себе сделать это. Он был тем, кого надо убить. Но он расстегнул рубашку от горячих новостей, нашептанных невидимкой.
       Агония разрывающегося сознания. Я горел, и я был холоден. Мягкий изгиб ключицы, ямочка под горлом, рельеф мышц на шее. И дальше тень. Тот, кого послали убить его, последний раз смотрел на мир. Я умирал.

       Горечь его мыслей осела на моих губах. Что-то прокралось в сердце и затрепыхалось там, задыхаясь без воздуха.

       Я видел, как осветилось его лицо и слеза скатилась по побелевшей щеке. Сердце мое разорвалось.
       Я упал на колени и зарыдал, как младенец.
       Я умер.





       Я расстегнул рубашку. Рука дрожала, испугавшись смерти. И слабость. Я не мог вздохнуть от слабости. Я всегда был сильным. Но его нежное лицо, задорное золото волос. Словно плач скрипки - голос. Нет, я не слышал его, - я знал. Что-то лопнуло и распустилось внутри. Перетянутая струна.
       Ласточкой скользнула слеза. Я не успел понять.

       Мои глаза были сухие. Я сумел их открыть.

       Я увидел, как медленно он опускается. Я подумал, что кто-то убил его. Я не успел. Я подумал, что я убил его. Реакция обогнала мысль. Жизнь переспорила жажду умереть.

       Я видел, как колени его взметнули пыль. Земля должна была расколоться от удара. Он не упал. Я почувствовал ветер на своих губах, словно первый раз вздохнул, боль в раскрывающихся легких, мокрые глаза.
       Но я сумел остановить слезы. Мне так кажется. Только щеки были мокрыми.

       Он поднял руки. Его легкие кисти бабочками порхнули к глазам. Так тихо, как вздох паровоза. Он задрожал. Весь мир забила лихорадка. Я должен был устоять на ногах. Его сила вырывалась крыльями из дрожащей спины. И притягивала меня.

       Я видел: два ручейка, пробившись сквозь пальцы, голубовато зазмеились к запястьям. Словно два драгоценных браслета теряли свои водяные алмазы на землю.
       Я должен был поймать их, пока это не сделала пыль.
       Достаточно было протянуть руку. Я встал на колени. Застыв на мгновение в воздухе яркой звездочкой, кристальной чистоты камень разбился о мои пальцы.

       Я поймал свою вторую руку уже у него на плече. И было поздно что-то менять.
       Мы склеились, как два березовых листочка ранней весной.
       И я готов был пить его слезы.





       Не было ничего ужасного в этих слезах. Я не успел сделать что-то непоправимое. А теперь сомневаюсь, что смог бы. Я плакал от обиды. От того, что оказался ничем. От того, что мне не просто показали это, а дали почувствовать.
       Я действительно чувствовал себя маленьким, ничтожным. Я плакал оттого, что мне пришлось переродиться. Все внутри меня стало новым.

       Своим слепым взглядом он раскроил меня, как умелый воин - от макушки до... И одна половина безумно влюбилась в холодную отчужденность, а вторая - возненавидела эту серую красоту.
       Да, в тот момент я мог запомнить его только таким: серым, бесцветным, словно окислившееся серебро.

       Я чувствовал, как слезы разъедают щеки, но мне казалось, я только так смогу смыть его образ, застывший перед моими глазами. Даже там, в моем представлении, он не смотрел на меня.

       Я рыдал, задыхался, потому что легкие не выдерживали такой силы, но не мог остановиться. Что-то распирало меня изнутри, хотело вырваться наружу, и для этого ему надо было разорвать грудную клетку.

       Я потерял себя. Не помню, как.
       Я не мог ничего сделать. Я больше не управлял собой.

       Помню, что мне было холодно. Плечи покрылись мурашками.

       Помню, что грудь болела в солнечном сплетении.

       Помню, как бился в истерике... Нет, этого не было.


              Я упал на колени, мне казалось, так мягко и медленно, будто сам воздух не пускает меня вниз. Нежная пыль выскользнула из-под колен, испугавшись их тяжести, и тут же, извиняясь, припудрила брюки.
              Непослушные руки еле поднялись. Я не хотел, чтобы меня кто-нибудь видел.
              Слезы скатывались в ямочки ладоней, и скоро эти чаши переполнились, соленая вода закапала на землю. От того, что я не смог удержать ее, стало еще обиднее.

              Дальше я не помню. Не знаю, сколько времени прошло. И не хочу знать.
              Он стоял передо мной, такой же серый, холодный, недоступный, как воткнутый в землю меч. Я не боялся его, потому что он не знал о моем существовании. Я боялся только, что он посмотрит, что он увидит меня.
              Он смотрел совсем в другую сторону.

       Перед моими глазами осталась одна темнота. Где-то далеко я еще думал о нем. Но я забыл, как он выглядит. Слова ничего не значили. Никаких чувств.
       Я захотел спать. То есть я уже засыпал.

       Потом пришла боль. Холодными серыми глазами она взглянула на меня, и вдруг все закончилось.
       Нежное тепло просачивалось сквозь плечо и легко капало на сердце. Я размораживался и все глубже уходил в сон. Я не вышел из него до сих пор.
       Внезапно тонкой иглой меня пришпилило к земле. Такой тяжести я еще не чувствовал. Я испугался до того, как открыл глаза.
       Сперва я ничего не увидел, что-то серебристо туманилось совсем рядом. Но я чувствовал дыхание на мокрых веках, просто двигался воздух, без ветра. И это было не мое дыхание.
       Прямо перед собой я увидел его лицо. Светлые губы, серые брови и острые стальные глаза. Из-за этих глаз я не узнал его. Они были такими внимательными, так пристально смотрели на меня. На меня!.. Мне бы стало плохо, если бы не так страшно, ведь я должен был убить его. Эта мысль юлой вертелась у меня в голове. Я боялся себя, я боялся, что мог бы сделать это. Тогда мне хотелось, чтобы он ушел.

       ... И он сделал самое страшное





       Я старался, чтобы моя рука только согревала его, а не давила на плечо. Но не мог удержаться и не погладить через рубашку нежную кожу.

       Я видел, как это его испугало.
       Меньше всего я хотел его пугать. Я бы, наверное, растерялся, но теряться было нельзя. Я прижал его к себе и зашептал на ухо первое, что пришло в голову. Первым в голову пришел бред. Я не помню слов, но помню, что сам себе удивлялся. Никогда не ждал от себя такой глупой нежности.

       Он был тихим, но, когда я оторвал его, - бешеные глаза. Ничего не смыслящие, очумелые, как у недорезанного зайца, таскающего выпавшие кишки по лесу.
       Это меня разозлило, сам не знаю, почему. Я ничего не ждал от него. Но это выражение лица - словно мы поменялись ролями - действовало на нервы. Я хотел остаться собой и, может быть, лишь изредка сливаться с ним, становиться им и допускать его в себя.
       Я встал, чуть не задев распрямляющимися коленями ему по подбородку. Тогда я не думал ничего говорить, слова появились сами.
       Я сказал:
       -Ну, знаешь...
       Это единственное, что я помню из всего произнесенного за тот день.
       Я не хотел сказать ничего злого, просто так получилось. Наверное, злость родилась вместе со мной.
       Он смотрел на меня снизу вверх, как приговоренный смотрит от плахи на палача, и собрался снова заплакать, хотя глаза еще не успели высохнуть от предыдущего раза. Я не мог этого допустить, иначе он вытряс бы из меня последние крохи сдержанности. У него дрогнула губа, помутнели глаза.

       Я схватил его за плечи и рывком поставил на ноги. Он был удивительно легким и неуклюжим.
       Моя рука сама уехала с его скулы за ухо, по ямочке в основании черепа в золотые волосы. По пальцам струились нежные змейки моих желаний. Их след был бесконечным и ласковым, словно тяжелый шелк в жаркую, бархатную ночь.





       Тот ужас преследует меня до сих пор, но он мне не снится. К сожалению.

       То, что я чувствовал, было так тошно, так неправильно.
       Его пальцы едва касались моей рубашки, но я был раздавлен, будто небо рухнуло мне на плечо. Как я ненавидел в тот момент небо. И землю. И все, что было вокруг. Казалось, они подсматривают за нами, с маниакальной жадностью ожидают, требуют продолжения.
       И он, словно подыгрывая им, повел свою руку дальше. Я не ожидал от него такого предательства. Мокрая щека коснулась моего лба. Руки настойчиво толкали меня вперед. Я спрятался на его груди от всего мира. От него самого.
       Мне было хорошо, тепло, мирно и ласково. Да, он был ласковый. Его рука обнимала меня, мягко и нежно давила между лопатками. Он прижимал меня к себе, словно любимую подушку.

       Я забыл, кто он. Все прошлые слова, все определения не прикладывались к нему никак. Если я и должен был убить кого, то не его, только не его.

       Я хотел ответить ему, но руки не поднимались. Внезапная слабость, не неожиданная, подстерегающая где-то в глубине солнечного сплетения, просто пришла, вылилась и вымочила меня, вымучила из меня все силы.
       Он что-то шептал, тихо и легко. Я не мог разобрать слова, не мог даже уловить смысла. Только понял, что это было успокоительно, лучше всякого лекарства.
       Он знал такие слова, - это, наверное, удивило меня больше, чем то, что я ошибся, что ошиблись те, кто мне его заказывал. Это было глупо, непонятно. Мы видели только тень отражения в кривом зеркале, в потрескавшемся, помутневшем зеркале.

       Я думал о нем и перестал ощущать и себя, и его. Но жесткой хваткой стальные руки выдернули меня обратно, словно рыбу из воды. От встряски перехватило дыхание.
       Я пытался понять, что он хочет. Его глаза были темными и пустыми. Руки все сильнее сжимали мои плечи, пока мне не стало больно. Правое колено упиралось под ребра.
       Я чувствовал боль, и мне казалось, что она входит в меня от него. Боль убийцы, который смыслом своей жизни сделал смерть, но не смог убить своего главного врага, потому что тот оказался равным ему.

       Может быть, то, что я искал в его глазах, не существует. Но, наверное, я заглянул за какую-то запретную дверь; он вдруг встал, отшвырнув меня.
       Он сказал что-то резкое, я не понял ни слова. Но стало так обидно, словно внутри взорвалась бомба с горчичным газом. Я захотел вывалить на него мою горечь, отомстить. Что-то пролетело по его лицу. Я не уловил это выражение и почувствовал, что ничего не смогу сказать, никогда не смогу сделать ему больно. Слова застряли в горле вместе с выдохом.

       Я так и не успел выдохнуть. Он стиснул мои плечи и, совсем не напрягаясь, поднял меня на ноги. Я немного испугался, взлетая вверх. Не могу сказать, что я ничего не вешу. Его сказочная сила оказалась вполне реальной, но нет ничего странного, что в нее никто не верит, - она реальна, но невероятна.
       Все силы и чувства остались на земле, не успев за моим движением. Я был словно кукла в его руках. Мои колени разъезжались, но он легко удерживал меня одной рукой.
       Я смотрел в его глаза; почему-то мне нельзя было оторваться, как будто я боялся пропустить что-то очень знаменательное.
       Я чувствовал, как его вторая рука оторвалась от моего плеча и опустилась на скулу. Медленно, почти незаметно, она поползла к уху, скользнула по шее и - не остановилась, нет, - как-то "зависла" в волосах.
       В этот миг мы, наверное, дышали эфиром, отнятым у богов. Его волны ласкали наши ноздри, все чаще и быстрее сталкивались, чтобы вернуться к груди снаружи. Я чувствовал его дыхание - теплый тоник - в распахнутой рубашке. Оно, как призрак, касалось шеи и разбегалось по ключицам.
       Я не заметил, как наши лица оказались совсем близко. Его тяжелый выдох пробежал по моим губам. Глаза лучились, словно закристаллизованное серебро в стали с платиновой обводкой.
       Наши губы сошлись.





       Его плечо вдруг стало мягким, от волос пошли такие волны, что рука утонула в них.
       Не понимая себя, я нажал на его затылок. И к моему удивлению он поддался легко, не сопротивляясь и не ужасаясь. Сначала мне казалось, это он тянется ко мне, но потом я понял, что и сам склоняюсь над ним.

       От него всегда пахнет сладким, так нежно и тонко, словно он наелся леденцов, ни с кем не поделившись.
       И я всегда чувствую это странное тепло, которое принадлежит только ему и поэтому не может растопить даже тонкую корочку льда на весенней лужице.

       Я могу простить себе любую слабость по отношению к нему.

       Я коснулся губ, легко, чтобы не испугать его и не испугаться самому. Они были мягкие, нежные, как мякоть авокадо. Распробовав этот вкус, я уже не мог оторваться.
       Я прижался к нему, как, бывало, прижимался к дубу в лесу, чувствуя одновременно и власть над ним, и то, как он поглощает меня всего. Я хотел вжать его в себя полностью, со всеми его чувствами, запахами, всем его телом.
       Я забирал с этих губ жизнь, словно с макового поля росу, и хмелел от дурмана чувств, теряясь в своих ощущениях.

Часть II /  Часть III /  Часть IV

На главный сайт