Даниэль и Грегор
28.03.2000
Часть III
|
|
Даниэль и Грегор |
Боль!
Боль! Боль! Боль! Боль!!!
...
Я съехал на спине по ледяным осколкам туч. Я вывернул лопатки, сломав крылья. Перья рассыпались, запорошив солнце. Моя кровь, прозрачная, как лесной родник, разлилась озером, морем, лужей, и я утонул в ней, захлебнувшись, словно новорожденный щенок.
Ветер, мягкий, как пух, вынес меня из мокрого безвоздушного мира. Его течение поддерживало спину и голову, расслабляло мышцы, но не позволяло уснуть.
Затем грохнуло меня о землю.
Я держал его так долго, а мое горло в это время пыталось проглотить слишком большой кусок. Но мне не удавалось даже распробовать.
Я отодвинулся. Он выскользнул из моего рта. Он был весь в пене, как загнанный жеребец. И я повел языком от основания этого самого красивого в мире изваяния до его короны, и снова, и снова. Пока розовый не перелился в красный, и легкие беловатые сливки показались на самой вершине.
Это только начало.
Серый свет, свет дождливого дня, оказался серой стеной, в которую я уткнулся носом. Потом я понял, что лежу на ней. Стена была каменным полом. Холодным, неприятным, чужим.
Я слышал, как от камня эхом отдаются удары моего сердца - чьи-то шаги.
Клинок был холоднее пола. Он воткнулся в сердце, останавливая его биение.
И весь мир стал красным.
Зазубренное лезвие рвало недвигающееся тело на части. Кровавые куски мяса с глухим шлепаньем падали вокруг меня.
Я любил их вид, я любил их запах.
Никогда не думал, что он может быть таким...
новым.
Я целовал его в серединку, в границы той дырочки, которая ведет к самым потаенным местам его тела. Я хотел заставить их раскрыться мне.
Я снова пустил в ход язык, и странный запах стаявшего мороженного пробрался через рот напрямую в мозг. Перед глазами все поплыло.
Мне не приходилось пользоваться руками, он сам стоял звездным столбом, ракета, устремленная в космос. На него можно было опираться, что я чуть не сделал, когда закружилась голова.
Мне показалось, мой язык проник внутрь. Наверное, не показалось, он закричал. Так, что заложило уши.
И меня выпихнуло наружу.
Взрыв ...
принес
с собой невозможный жар.
Меня обожгло там, где только что грелся котенок. Обожгло... Нет такого слова, которое хоть немного могло бы сказать, что я чувствовал.
Я разрушил сладкий сон воплем валькирии.
Так глубоко в меня еще ничто не входило.
Меня вздернуло вверх. Чья-то могучая рука тянула к небу, но...
другие руки, такие теплые, такие сильные. Они не держали меня, они были приложены к моей коже, но ничего не могло оторвать меня от них.
Я опять закричал, потому что жар снова опустился. Тот невидимый палач знал свое дело. Почему я его не видел? Все вокруг было темно, только недалеко кто-то кого-то хлестал. Я слышал свой крик и видел, как раскаленная докрасна головка светится, недоступная для моих губ. Доступная для его,... для его!Я снова взлетел.
Я смог пропихнуть набухшую плоть в кольцо своих застывших челюстей. Это был пир для моего языка. Но я слышал, что он дошел до последней дверцы. Он кричал, начались толчки, как землетрясение, мне с трудом удавалось его сдержать. Он не мог себя контролировать, а скорее всего и не пытался, так куда уж мне. Я боялся покалечить его, если применю силу, а иначе удержать эти бедра было невозможно.
Но у меня есть вечный козырь - мой вес.
Я обнял его ноги и прижал их к себе. Он снова полностью вошел в мою глотку.
Меня влило в сталь. Как зазевавшуюся муху в янтаре.
Мне дали по шее и пустили в космос без скафандра. Грудь распирало, мышцы тянули на дыбе. Казалось, что пальцы пробили ладони и выглядывают теперь с другой стороны. Кишки скручивало, словно я отравился. И спазмы, схватки бились через все тело: то ли я собирался кого-то родить, то ли меня.
И самой невыносимой была штанга, закрепленная где-то над пупком. На каждый спазм она отвечала ударом в зажатую плоть и в голову. Кажется, мне разбили виски, а сосуды в мозгах готовы были лопнуть.
Я разрывался!..
Он тяжело дышал, сопровождая каждый выдох стоном. Я зажал его ноги и поднял голову, не выпуская изо рта. Его глаза меня не видели. Они смотрели в другой мир и рыскали, искали чего-то. В уголках рта собралась розовая слюна, он прикусил либо губу, либо язык. Из глаз текли слезы.
Я присосался к нему. С такой силой, что у меня заболел язык. Я почувствовал себя теленком.
Под струи дождя. Я, или скорее он, мы оба имели друг друга.
Я всасывал его в себя. Он проходил по горлу стальным колом, несгибаемым твердым и жестким. Я, наверное, впервые чувствовал чужую жесткость, не принадлежащую мне.
Он немного взбух, но мое горло захлебнулось. Я слышал, как он не дышал. То есть я этого не слышал. Об окно шуршал дождь, в висках билась кровь, но он молчал, не стонал, не сипел, не дергался. Он лежал, вытянувшийся, напряженный. Он был весь один, большой, возбужденный ... нет, готовый взорваться, полный.
Я пережал его у основания и вытащил из горла. Это было больно.
Это было больно. Это было страшно. Меня засасывало в черную дыру, коридор металлических шипов. Пытка ужасом.
Все ближе...
Надменность времени. Жар каждой секунды. Таймер приближался к нулю.
Мышцы затвердевали. Биение. Бой в паху. И выше.
Удар!
Сердце остановилось.
Удар!
Лопнул позвоночник.
Удар!
Красная волна. Запах крови!
Удар!
Последний шарик сорвался с губ.
Удар!
Вой сирены. Песня неназванного.
Удар! Удар!
Счастье струится по разорванному брюху.
Удар!
Горим!
Удар!
И ночь. Глух. Слеп. Стар.
Тяжел.
Боль!
Уд-ар!
Уд-ар!
Уддаррр!
Несн...н... - а!
Ласковый. Ласковый. Сильнее! Еще! Нна-раз!
Нет!
Бой! Удар!
Ай!
Не надо!!!
Ааааааааааааа!.. !
..!
И я приклюнулся к нему. Не выпускай. Нет еще, демонам не дорога. Сладкий как перчик. Я знаю, откуда рождается день и восходит солнце. Нет никого жестче и выше.
Я сдерживал этот поток у корней, и сок еще не поднялся по стволу.
Вот славное дело.
Я мог пройтись языком, лишь легко касаясь уздечки. Он вздрогнул всем телом. Мне понравилась эта реакция.
Я вознес его на вершину облачной лестницы, я же и свергну его оттуда. И не подпущу ни одного ангела, чтобы он не поддержал его падение.
Новый цвет, новый свет. Пора.
Я вцепился в него губами, заткнув языком дырочку, и убрал изо рта весь воздух. Вознесение. Я сосал, не думая о своих челюстях, не думая о нежности. Теперь только сила, чтоб распирала и сдавливала.
Я сосал, а он кричал, но мне казалось, я не слышу.
Он кричал: "Не надо!" А я хотел и делал. Парадокс. Не думаю, что, если бы я остановился, он был бы доволен. Хотя, как знать.
Он был целиком с мой рот. Огромный апельсин. И когда крик стал захлебываться плачем, я отпустил руку и вогнал его в горло до самых кишок, уткнувшись носом в теплое тело.
Его струя била в меня серным гейзером, залепляя все входы и выходы, пережимая дыхательные пути. Я стал думать, что умру.
Даже вес не мог сдержать бедра, и они поднялись с моей головой, всаживаясь в меня еще глубже.
Он выгнулся, опираясь на ступни и затылок, кричал. А я глотал, пытаясь освободиться от тяжести и ступора.
А потом наступила эйфория, когда я почувствовал, как что-то жидкое пробивает стянувшийся пищевод. Это в мгновение расслабило все мышцы, потянуло в сон. Нирвана...
Он упал.
Единственное, что я мог, это кричать, и я кричал. Даже когда все кончилось, сознание вернулось и перед глазами забегали белые пятна. Кричал просто от того, что снова мог дышать.
Я лежал на подушках тихо, взмыленный и легкий. Я засмеялся этому ощущению счастья.
Он не шевелился внизу меня. Ямочками болела кожа на бедрах, сжатая его пальцами. Я еще чувствовал жар его горла, но это уже не было так страшно. Подкрадывалось общее онемение слабости.
Он задвигался, отпуская руки. Чуть-чуть больно, когда вытягивались пережатые мышцы. Он поднимал голову и руками помогал вытащить меня изо рта. Затем слизал слюну и остатки семени. Так хорошо.
Я видел, он улыбался и рывками дышал. Может быть, я ему что-то и повредил, но тогда эта мысль не произвела на меня впечатления. Он был сильный.
Он, в буквальном смысле, переполз через меня, а не подтянулся, как обычно, на локтях, и лег, обняв и крепко прижав меня к себе. Одна его нога так и осталась между моими, прикрыв коленом освобожденный пах.
Он сглотнул несколько раз, прежде чем прошептал:
-Думаю, мы не скоро сможем нормально говорить.
И действительно, мое горло от слишком сильного и долгого крика саднило, и я мог только моргнуть в ответ.
Я бы поднял голову, но он здорово заякорил меня. Пришлось воспользоваться руками, хотя я боялся, что, освободившись, он снова дернется вверх.
Он засмеялся весело и свободно, но тихо, не в голос. Я снял голову. Его вкус прошелся по моему языку. Еще теплый. Я хотел большего. Я взял то, что оставило мне мое горло.
Он был чуть солоноватый, чуть терпкий, со вкусом хорошего виски. Со вкусом молока или даже сливок, чуть перченый, чуть травяной. Он пах сеном, смолой. Все его тело пахло елками и соснами.
У меня не было сил, то есть они все съехали в середину, а в руках и ногах ничего не осталось. Я переполз к его голове, стараясь не давить на расслабленного мокрого ангела. Пока я полз, я видел, что он покрылся мурашками, и это, в общем-то, было не удивительно. От дождя и ночи воздух остыл. А я был горячим.
Я упал рядом с ним, обнял, накрыв собой насколько возможно. Он был таким мирным и расслабленным, что не хотелось ничем тревожить его.
Мои чувства, мои желания в тот момент были слишком противоречивы, и я не обращал на них внимания. Я просто держал в своих руках веселого ангела, который перебирал мои волосы и над чем-то подхихикивал.
На улице стало тихо, и было слышно, как потрескивает крыша.
Я потерся носом о его лоб. Солоновато-горьковатый морской ветер. Прижимать к себе ветер - о таком можно только мечтать. Это единственный запах, который я выношу, от которого не кружится голова и не тошнит.
Нежность - это нерастворимая таблетка. Она куском застревает в горле.
Он зашевелился, отодвигаясь от меня. Теперь он мог уйти, а я лежал бы и думал: отпускать его под дождь или садануть чем-нибудь по голове и уложить обратно в постель. Иногда сам себе удивляюсь, до чего же я ласковый.
Он ткнулся носом в мой лоб и глубоко вздохнул. Никогда не думал, что кому-то может нравиться запах моего тела.
Он сжимал меня очень крепко, но это было здорово, хотя и больно там, где его кости притирались к моим.
Я думал о том, что был счастлив. Я думал о себе. Я думал, как же мне повезло в этой жизни. И от этих мыслей мне хотелось плакать. Я до сих пор не могу поверить, что он со мной.
У него самые горячие руки в мире. Я чувствовал себя немножко даже победителем. Рабом-победителем. Богом-победителем. Я мог все, но ничего не хотел. Хотя, сказать по-честному, я бы заснул, если б не этот собачий холод. Никогда особенно не жаловался на температуру воздуха, но я был голый, вспотевший и расслабленный.
Я мысленно проследил весь путь до одеяла. По моим расчетам оно должно было находиться в ногах. На самом-то деле его там давно уже не было, но я не успел в этом убедиться. Я споткнулся на середине своего мыслеследования. Где-то у левого бедра.
Господи! Я был счастлив, я был доволен. Я радовался своему освобождению и блаженствовал, как изнеженный принц на ста перинах, негодуя, почему это слуги не закрыли окна. Я совсем забыл о нем, о его желаниях. Весь сон куда-то слетел.
Ну и дрянь. Я бы расстрелял себя или зарезал, или повесил, если бы это хоть немного помогло. Единственно-правильным выходом было тут же предложить ему себя. Но беда в том, что я боялся.
Одно удивляло, почему он сам не взял, что хотел. Я бы не смог сопротивляться. Или он так не думал? Или он думал о чем-то еще?
Я мог бы быть агрессором. Я умел, и порой мне это нравилось. Разобраться бы только, кто здесь красавица, а кто - чудовище.
Я отодвинулся от него. Он смотрел спокойно и внимательно, будто знал все мои страхи, но дыхание было сдержанно ровное, и тело ничуть не расслабленное.
Мне нравится целовать его. Мне всегда будет нравиться целовать его: прижиматься к светлым губам, чувствовать властный язык, нежное дыхание, мягкий вкус слюны. Ну почему он такой горький?!.
В мое бедро влипался упругий жгут, пылающий, как застывший факел. И мое тело, отвечая на его желания, снова начинало дрожать изнутри, от диафрагмы.
Дьявольские зеленые огонечки горели в его глазах, в отблесках его глаз. В комнате было темно, совсем темно, я едва различал серебряные волосы. А мне хотелось увидеть все, так же, как он видел меня до этого. Хотя не знаю, что он там видел, стемнело довольно быстро.
Он отпустил меня, привстал на локте и спросил:
-Ты не будешь против небольшого света?
Я мотнул головой, и он это разглядел.
Я думал, он сейчас дотянется до ночного столика и щелкнет лампочкой. Но вместо этого он сел ко мне спиной, спустив ноги с кровати, и задвигал какими-то ящиками. Черт, я вспомнил, что в этой комнате никаких ночных столиков не существует, а только пара ободранных шкафов и не лучшего состояния тумбочка, по которой он сейчас шарил. Чиркнула спичка, он зажег свечу и прилепил ее прямо на крышку тумбочки. От нежного света в комнате сразу стало теплее.
Я подобрался к нему сзади и обнял за шею, спустив руки ему на грудь. Он наклонился назад, положив голову мне на плечо. И я смог разглядеть его.
Он дотянулся до моих губ, сначала смочив их языком, потом полностью забрав в рот. Я улыбнулся в него: поцелуи уже становятся привычными.
Если он действительно собирался уйти, то не мешало бы зажечь свет. Провода в этом доме оборвались уже давно, и электричество стало таким же мифом, как и горячая вода. На всякий случай у меня рядом с кроватью всегда были свечи, спички, ну, и фонарик, конечно, пара ножей, кое-какое оружие.
Я зажег свечу. По стенам заплясали тени, пламя звездочками отражалось в окнах, как далекий костер. Я чувствовал себя уставшим, задергавшимся стариком или евнухом, с желаниями, на которые никак не хватало возможностей. Да я, в общем, и не знал, чего хотел. Мое тело желало какой-нибудь дырки. Страстно желало, это я чувствовал. А вот чего хотелось мне? Не знаю.
Не знаю, было ли мне это позволено, смел бы я это сделать. Никогда не задавался таким вопросом; мне было позволено все. Но теперь... Нет, со всеми другими ничего не изменилось.
Он скрестил запястья у меня на груди. Тепленький, шелковистый цыпленочек. Я откинул голову назад. Хорошо, когда кто-то держит тебя вот так, просто теряешься во времени.
Сквозь пелену ресниц я видел его застывшие глаза. Он смотрел на меня. С ужасом или страхом разглядывал. Мне хотелось сказать: "Не бойся. Я никогда не сделаю это, если ты не захочешь." Но слово "никогда" слишком обязывающее.
Его левая рука вынырнула из-за моего плеча, и тонкие пальчики потянулись вперед, но, не достигнув цели, отдернулись, словно обжегшись. Я почувствовал поцелуй на шее, и тихий, едва различимый шепот: "Можно?"
Конечно, можно.
Ой-ой.
Это было единственное, что я подумал. Ой-ой.
Такие размеры! Тот кровавый бог был просто херувимом по сравнению с этим ... гигантом.
У меня запеклись и скрутились все внутренности. За что?!
Как же он мог жить с таким желанием?! Как я мог принять его? Да он был толще моего запястья!
О, мой бог, это живая статуя с алтаря первородных демонов. Ей нужно поклоняться и приносить жертвы, но почему этой жертвой должен был стать я?!
Я совсем забыл, что сам сюда явился.
Я боялся его хотеть. Я держал эти сильные руки, подпирая плечом голову. Серебристые волосы гладили мне грудь. Но я помирал, думая о том, что могло бы случиться. Я желал его внутри так сильно!
Это было настолько невероятно, что я хотел дотронуться и убедиться в его реальности. Если он не развеется в воздухе... Бог мой, что там могло развеяться?!
Я отдернул руку. Я думал и тянулся, не думая. Это было осквернением алтаря. Я не смел. Я не достоин. Мое сердце билось на всю грудь, вдалбливая легкие в ребра.
Поцелуем в напряженную шею я хотел извиниться. Может быть, он позволит мне. Меня так тянуло к нему. Я хотел спрятаться в нем, не от кого, а просто спрятаться.
Я спросил его. Я видел его улыбку, и губы чуть дрогнули. Он разрешил.
Он разрешил! От этой радостной мысли я забылся и схватил его полной ладонью. Громкий выдох послужил мне предупреждением. Я тут же выпустил его. Я испугался.
Он поймал мою руку и вернул обратно.
Откуда появилась слеза? Она скатилась по щеке, и я ее почувствовал, только когда капля сорвалась со скулы и разбилась о его плечо.
Он посмотрел на меня, выпрямился, все еще прижимая мою руку к себе, и развернулся, встав передо мной на колени. Он поцеловал меня, стерев рвавшиеся слезы, и ослабил хватку. Я стал медленно и нежно гладить его, чувствуя, как плоть откликается на мои движения. Он снова закрыл глаза.
Его рука сжала меня, не сильно, но достаточно, чтобы перебить дыхание. Я не сдержался, и он, наверное, решил, что мне не понравилось. О нет, разве может не понравиться такое нежное касание, такая нежная кожа, такое нежное чувство. Но рука ушла.
Я схватил его за нырнувшее запястье. Пожалуйста, не отпускай меня.
Почему все, что мы делаем, раз за разом перебивается страхом?
Я бы хотел взять его, но боялся сделать больно. Он хотел дотронуться до меня, но боялся рассердить, разбудить во мне убийцу.
В этом и заключалась вся проблема. Но не будь я убийцей, я был бы уже не я. И мало вероятно, что мы бы встретились. Ну уж на это я не согласен. Лучше все время бояться, но быть вместе. Пока не опротивеет.
Что-то мокрое упало мне на плечо. Он плачет? Он опять плачет. Ну зачем?! В конце концов, я еще ничего не сделал. Может, сделать?
Я поцеловал его, развернувшись, и почувствовал, как пальцы дрожат внизу. Не знаю, насколько я похож на цветок, но руки-бабочки, кажется, оценили его. Он гладил меня, не различая оголенные нервы и задубевшие щиты. Так невинно и трепетно. Словно он никогда не дотрагивался до себя.
Потом прохладный пальчик проследил взбухшую вену, слегка царапая ее ногтем.
Я сосредоточился на чувстве его рук. Странно. Это не было так, будто я собирался взорваться изнутри. Это было то приятное возбуждающее расслабление, которое наступает, когда с мороза ложишься в теплую ванну.
Я взял его за плечи и поцеловал в губы, как невесту перед алтарем.
Он должен был всегда чувствовать мои руки. Вечно. Это было его право и, я надеюсь, желание.
Я что-то понял, глядя на посеребренные ресницы, но, когда попытался разобраться, это ушло. Было похоже, что мои движения его раздражали: он сильно дышал - тихо, но я чувствовал бьющийся воздух даже на животе, не открывал глаза, не двигался.
Правда, я вдруг стал неловким, растерянным, словно ребенок, которому долго рассказывали про сказочного короля, и он вдруг его встретил. Король, сидевший передо мной, не нуждался ни в короне, ни в мантии.
Я хотел его. Я хотел, чтобы этот серебряный бог взял своего безропотного раба. Чтобы он растерзал меня, уничтожил. Это было бы знаком его внимания.
Абсурдное желание. Чувство самосохранения еще не исчезло до конца, страхом забившись под легкие. Маленьким чертиком безумие вселилось в кровь. Но даже оно испуганно сжалось в животе, когда пылающие руки взяли меня за плечи.
Он прикоснулся ко мне губами. Не поцеловал, а просто прикоснулся.
И я набросился на него.
От тех губ в меня влилось животное желание, но не было силы сдержать его. Я обнял за шею своего бога, прижался к щеке, чувствуя шелк загоревшей кожи. Я смог вытащить из-под себя ноги и сжать коленями его бока. Я вдавил в свой живот жесткий, но безопасный меч. Я верил, что он сохранит меня.
Я хотел повалить его.
Я хотел его.
Я мечтал о нем.
Он сжал руки вокруг моей шеи и сразу весь придвинулся ко мне. Я не успел ощутить потерю его пальцев, но здорово ощутил теплоту живота.
Я слышал его мягкий стон только потому, что его губы касались моего уха.
Я поцеловал его в шею. Потом в плечо, в ключицу. Дикая волна поднималась во мне, заглушая все мысли, все инстинкты, весь опыт, разрушая мой разум. Именно этого я боялся: отпустить себя, потерять контроль и потеряться. Именно этого ... я хотел.
Я держал его за талию и целовал. Целовал везде: в лицо, в тело, в руки. Его дыхание било в меня, влажно и шумно. Я слышал, как он шепчет и все громче, все громче, пока это не перешло в крик: "Я хочу тебя! Я хочу тебя! Я хочу тебя!!!"
Он двигался чуть-чуть, но ритмично, слишком ритмично.
Я уложил его на кровать. Почти что бросил. Я продолжал целовать его, пуская губы по прекрасному лицу. Его руки метались по моей спине, иногда довольно чувствительно задевая ее ногтями. Его ноги переплелись на моих бедрах, вжимая меня в него. Еще немного, и я вошел бы.
Нет! Стоп, надо сдержаться. Надо вернуться в сознание. Так нельзя. Так опасно.
Я заставил себя сконцентрироваться, но концентрироваться было не на чем. Я ... хотел его?
Эта мысль пришла случайно, и я сполз вниз, не замечая этого. Я хотел его. Желание радовало меня.
Он заплакал в голос, но я не слышал. Знание об этом пришло гораздо позже, когда от слез не осталось и следа.
Он взял меня за пояс, сильно сжал, до боли. Его губы летали по мне, снежинками, ветерком гладили по заходящемуся сердцу. Я кричал внутри себя: "Не надо!", но наружу выходило шепотом: "Я хочу тебя."
Я сходил с ума.
Мы упали на подушки, и я чувствовал всю его длину. Его вес. Я прижимал к себе божество, моего дьявола, рефлекторно пытаясь стиснуть колени. Мои бедра двигались навстречу ему. Каждый раз, когда они вздергивались, я был выше солнца, выше звезд, в самом Аду. Больное удовольствие. Желание-боль. Мое тело было готово под жаром и стоном.
Но хуже было то, что он ушел, так и не попробовав. Он бросил меня, отверг. Мой бог не был моим. Он не принял жертвы. Он не заметил меня. Я - ничто.
Я завопил, когда теплым, нежным и мокрым он коснулся меня между разведенных ног. Некоторое время я не чувствовал ничего, кроме его языка. Потом по мне побежали ручейки пота, а может, это были слезы, но больше всего они напоминали кровь.
Я поднял его ноги и раздвинул шире. Самый прекрасный вид. Райский плод знания и желания.
Я наклонился и поцеловал его в скрытое отверстие. Мускул сжался еще больше. Я коснулся его языком, самым кончиком. Слюна стекла новой жемчужинкой. Я нажал сильнее, проходя по каждой складочке. Он заблестел, словно налаченный. Я подул слегка, он опять дернулся, но играть так я уже не мог, не мог сдерживаться. Я толкнулся в него. Языком. Только языком. Он заскрипел где-то далеко, но я смог пройти. Я смог пройти еще раз. На третий он впустил меня легче, на четвертый - больше не сопротивлялся. В пятый стонал уже я.
Я снова лежал сверху и целовал его в губы. И было так горячо.
И я уперся и ворвался в него.
Он БЫЛ там. Нажимая-поглаживая.
Он ласкал меня. Галактический пульс пробивал мое тело.
Он был ТАМ. Далеко и внутри меня.
Он раскрывал новые горизонты. И его зубы цепляли мою кожу.
Он ласкал меня, превращая в желе. Высасывая всю плоть.
Он берег меня.
Он ждал.
Я мог дышать только ртом, потому что через нос входило слишком мало воздуха. Я уже мог.
Он лег, приникнув к моим губам. Я должен был согнуть колени, чтобы не быть раздавленным. И тогда почувствовал... Он упирался в меня: горячий - пылающий. Небо ясное, спаси меня!
Я видел его глаза - мертвый дождь, пепел и зола. За что, за что?! Я хочу тебя.
Я хочу тебя. Он улыбнулся, но трудно. Он еще цеплялся за человека в себе, отпихивая зверя.
"Я хочу тебя."
-Глупенький, я же порву тебя до самой шейки.
Он легко провел по кадыку, словно разрезал меня.
-Я хочу, - я шептал. - Я хочу...
Он скользнул в меня. Я сразу не понял. Он просто исчез, но стало так тяжело.
Потом больно, словно кто-то резанул бритвой. И я не мог сжаться, как надутый воздушный шарик.
Я был...
Я стал...
У меня отняли...
Хотелось плакать, словно я что-то потерял.
Но так хорошо.
Я провел по его тонкой коже, по его нежной шее. Но он шептал: "Я хочу." Он не знал, чего хотел. А я знал. Я хотел. Было бы не честно...
Он нажал скрещенными ногами на меня, и я перестал сопротивляться.
Я ВОШЕЛ ...
Горячо и туго.
Я вошел. Раздвигая его, прорываясь внутрь.
Я вошел, протаранил, пробил.
Искры сыпались с напряженных ресниц.
Он горел. Я попал в вулкан. Словно бархатной перчаткой сжал меня.
И в его глазах бился огонь, не затушенный одинокой слезой.
Я оделся им, укутался, как зимою ласковым мехом. Но чтобы достать этот мех, надо убить.
Я проигрывал сам себе. Я проигрывал чувству его. Я держал ту волну, что грозила сожрать меня, но она прорывалась дрожью сквозь тело.
Я должен был ... остановить его... Я терял мысли. Я должен был ... выйти.
Я потянулся, и он съехал с меня, конвульсивно сжимаясь. Он был ...
Я забрал, я отнял. Я вбился в него, не имея права! Я сломал крылья моему ангелу! Я сломал крылья ангелу, который НИКОГДА не принадлежал мне!
Я был последним...
Но я не смог покинуть его. Это худшая пытка. Разрываясь и теряя сознание, я влетел обратно, и больше...
Так тяжело. Так больно.
Так ... Захватило дыхание.
Бог мой светится серебром в алой дымке кровавых свеч.
На сверкающем алтаре снежномраморных облаков принесли меня в жертву сны.
Он поднялся, черным крылом заслоняя искорки звезд.
Этой ночью и навсегда я ему подарил себя, чтобы знать, что он тоже мой.
И расплавленный метал его глаз капал вниз на сожженную плоть.
Я кричал, но в нем проснулся зверь.
Он стал двигаться, и я не чувствовал ничего кроме тарана, вбивающего в меня с силой молнии, и жара, разгорающегося глубоко внутри. Чтобы забыть...-ся.
Чтобы быть.
Чтобы жить.
Чтоб иметь.
Я хочу взлететь с тобой в облака и оттуда грянуться вниз, разбиться о прибрежные скалы, разлететься пылью по граниту гор.
Я хочу стекать капля за каплей кровавым ручейком, мутной слезой в темную расщелину меж белоснежных вершин.
Я хочу проходить через стройные сосны, рваться вперед, раздвигая стволы деревьев.
Я хочу быть великаном, чтобы держать тебя между небом и землей.
Я хочу стать драконом, чтобы быть равным тебе.
Я буду освещать тебе путь через звезды, мой ангел, я буду зверем. Я буду ... только для тебя.
Две луны, две ярких звезды.
От клыков твоих шрам на сердце моем.
Где бы ни был бы я, где бы ни был бы ты,
Мы вдвоем, мы всегда вдвоем.
Жар. Я лежал в середине костра. Я искал прохлады в его дыхании. Но он дышал огнем.
Он весь был огнем. Он входил тяжело и выходил, только чтобы вернуться. Боль стала удовольствием.
Я почувствовал его внутри, гораздо меньше, гораздо приятнее, нежно скользящего вглубь. Меч, уносящий память.
Что он сделал со мной?
Он вознес меня высоко, к самым вершинам посеребренных снегом гор. Он держал меня между небом и землей, поднимая все выше и выше, в солнечный диск, в каплю расплавленного золота.
И мое возбуждение было зажато между нашими телами, словно в жерновах Ада и Рая, перемалываясь в пыль.
Мой бог, я сам отдал себя тебе, я сам решил и больше не мог ничего решать.
Он мой. Целиком. Телом, душой, разумом, инстинктами.
Он мой по праву сильного. Я бился за него, и я победил.
Он приз, золотой слиток, награда за мою жизнь, награда за мои смерти.
Он мой по праву рождения. Весь мир мой! И он - мой мир.
Вперед, демоны ада! И все легионы рая не отобьют его у меня.
Вперед, демоны ада! Кровь моя была вам прибежищем, теперь вы свободны.
Мой ангел. Мой.
Ты мне даришь боль, как хозяин рабу. Это лучший подарок вселенной.
Он сам Сатана, дьявол и бог. Вельзевул, Самаэль, Мефистофель. Люцифер, ангел света, предавший меня, своего Гавриила.
Но такому предательству я был рад.
Я принадлежал ему, что еще нужно.
Я стонал под рывками убийцы. Тонкая петля затягивалась на горле. Ледяной стилет насаживал сердце. И меч, как свеча, в крови. И сжать его, сжать, открыться ему. Провести по всем закоулкам тела.
Звездный поток бил мне в глаза. Я не мог проснуться.
Спи, это моя колыбельная.
Глубже и глубже.
Уже и уже.
Дергай себя. Стони.
Спи, если сможешь. Спи.
Закройся. Ты уже я. Ты уже исчез. Тебя нет. Я потерял границы. Смехом разрушив в себе доброту. Какую доброту?! Ее никогда не было.
Водопад, кристальный, как твои слезы.
Водопад ударил в голову.
Спи. Захлебнись в водопаде.
Спи, зверь во мне, спи.
Новый удар. Колокол
бьет слишком часто. О боже!
Будь милосердным.
Пожалуйста.
Пусть он захватит меня целиком. Звездный поток, алмазная струя. Пусть он несет меня. Я хочу утонуть.
Я не буду знать, когда ты вернешься...
Я был первым, мой дракон.
Я был первым, кто коснулся твоих золотых крыльев, обагренных закатным солнцем.
Я был первым, кто зашел в твою пещеру.
Ты был первым, чьи губы улыбнулись мне.
Я снова...
и раз за разом...
с тобой.
Никогда...
никогда...
не расстанусь.
Никогда.
Никогда.
Я
окунаюсь
в янтарное
озеро
глаз твоих.
Я бью
все сильнее,
но одиночество
снова
трепещет
жилкой
над диафрагмой.
Я снова вошел.
Я вошел.
Я вошел.
Я был.
Я летел.
Я хотел. Я хотел.
Я знаю, что ты и что я.
Я знаю, кто я и кто ты.
И боль твоя стала болью моей.
И все, что даю я тебе, я забираю обратно.
Ночь наступила. День
День. И ненастье. Дождь. Пепел - зола.
Жар. Огонь!
Огонь! Солнце упало на нас. Господи - Господи!...
Чтоб ты сдох!
Ад и Рай! Ангел...
Мой!
Мой!..
...! ! ! !...
Я выдохнул и опять стал собой.
Наши губы легко касались друг друга, дыхания сталкивались и разбегались.
-Все кончилось, - я сказал, не открывая глаз.
Он сжал меня сильнее. Я знал, это была боль. Я знал, он хотел чувствовать снова, вернуться в только что кончившийся жар. Но в прошлое вернуться нельзя.
Я посмотрел в его лицо. Оно еще было там. Но его сознание уже здесь, со мной. Я толкнулся носом в его щеку. Мне тоже было больно.
Мне не хотелось покидать его теплоту, но дальше будет только хуже.
Все кончилось...
Хриплый голос выдернул меня из пустоты.
Почему все кончилось?
Это была вечность. Вечность - на то она и вечность, чтобы не кончаться.
К тому же мне было как-то нехорошо. Будто перебрал.
Да, я уже очнулся. Тупая боль плакала глубоко во мне прозрачными и острыми, как льдинки, слезами.
Он задвигался. Льдинки поднялись, врезаясь под кожу. Я зашипел.
За эту короткую вечность мы успели склеиться, стать одним существом. Теперь он пытался разорвать нас. Я прижал его еще ближе к себе, но он взял меня за плечи, и через мгновение скальпельной боли он был уже не я.
Обидно, но на что я надеялся? Я хотел привязать его к себе. Зачем ему это?
Да нет, я не хотел его ни к кому привязывать. Я просто хотел, чтобы он был рядом со мной, чтобы я был рядом с ним.
Он попытался сопротивляться, но я вышел из него. Ему было больно, я знаю. Но если бы я этого не сделал, ему было бы еще больнее.
Я не стал ложиться обратно. Мы были вымазаны из-за того, что он выпустился на свой живот, и сперма грозила засохнуть прямо на нас. Но погладить его по голове я все же мог.
Он кивнул мне. Все в порядке.
Не хотелось отрывать руку от его волос. Золотые нити, гладкие и легкие, как шелк, мягкие, как пух, и притягательные, как... Ну не важно. Об этом на сегодня забыли.
Я только думал, почему он выбрал меня. Что он увидел во мне? Только убийцу? Он не выглядит мазохистом. С другой стороны, я себя тоже таковым не считаю, однако он должен убить меня. Что я увидел в нем? На сколько это все ерунда, чтобы отбросить прочь и забыть?
Он отвлек меня от размышлений легким касанием. Что ты хочешь? Я убрал руку от его головы, но он успел потереться о нее щекой. Почему это должно быть так приятно? Почему я так...
-Здесь есть душ? - он спросил. Я сразу не понял, и шутка вырвалась из меня сама. Я могу ответить?! Я могу ответить не его словам, а коньячным глазам, пьянящим задержавшейся невинностью.
Почему это вдруг проснулось во мне?
И потом я достал из-под матраса полотенце.
Я видел, как по его лицу пробежала улыбка. Я подумал, что мне показалось. Улыбка вернулась, он захихикал и через мгновение уже смеялся во весь голос. Он заставил улыбнуться меня. Это был нервный смех, но даже он лучше чем слезы.
На самом деле, не тащить же его под холодный душ.
Я сумел кое-как зафиксировать дергающееся тело.
Он положил свою теплую руку мне на голову и слегка провел по волосам. Это чувствовалось сверхприятно. Словно случайный ветерок, но теплый и все же не случайный. Его пальцы запутались в прядках у моего уха. От сложенной раковиной ладони шумело море. Он прикрыл глаза, но я видел мерцающие зрачки под дрожащими ресницами. Даже в это время он был настороже.
Пальцы лениво перебирали волосы. Он почти мурлыкал. Мне хотелось знать, какие мысли носятся под серебряными волосами. Но путь в его голову - это путь на тот свет. Я не желаю рисковать.
Я только хотел бы, чтобы эти мысли были обо мне.
Я внезапно должен был выдернуть его из размышлений. Но что сказать?
Я чувствовал, как засеянное несколько минут назад поле начинает высыхать и неприятно стягивать кожу. Вот от этого и стоило избавиться. В душе.
Естественно, что я спросил:
-Здесь есть душ?
Не естественно, что он ответил. Пустые глаза с томным шепотом.
-Когда ты со мной, здесь есть все.
Я хлопал глазами. Он тоже. Он не понял себя. Так почему мне из-за этого радостно?
Что-то промелькнуло в темных зрачках, а может, дрогнула свеча.
Со скрипом он выдернул из-под матраса полотенце.
Я не мог сдержать смех. Его душ был ... очень специфическим.
Я забился в истерике, когда он стал стирать следы нашего временного помешательства с моего живота, груди и боков. Нет, я не хочу, чтобы оно было временным. Я сошел с ума всерьез и надолго. С щекочущими пальцами на моих ребрах.
Он закончил со мной и принялся за себя, но я отобрал у него полотенце. Я сам.
Он извивался и корчился, пока я тер его. От жесткого полотенца остались медленно исчезающие красные полосы.
Он был уже чистым, но я все еще не мог остановиться. Он казался счастливым.
Все-таки надо было позаботиться и о себе. Не без сожаления я оторвался от него. Стал оттирать уже высохшую сперму со своей груди.
Его мягкая рука пришла из неоткуда и настойчиво потребовала полотенце себе. Я не возражал.
В секунду я оказался поваленным на спину, и нежно, но твердо принужден терпеть щекотку ласковых пальцев. Лучше всех массажей, которые мне приходилось испытывать на себе. Правда, на моих внутренностях еще никто не играл.
Я терпел до тех пор, пока не понял, что это уже не было необходимой чисткой, а он нарочно мучил меня. Маленький дьяволенок!
Я бросился на него, не сумев сдержать улыбку, оглушенный громким визгом и смехом. Полотенце улетело прочь, свеча нервно задергалась, теплое тело в моих руках смешалось с мягкостью подушек и встрепанных простыней.
И сладкие-сладкие губы нашли меня.
Я старался тереть легко, помогая себе кое-где ногтем. Я видел, как он закусил губу, сдерживаясь от чувства моего касания. Мне было лестно и непонятно, почему он терпел, а не пробовал выкинуть раздражающего надоеду с кровати.
И я дождался, когда он с рычанием напал на меня. Тени скользнули по стенам, я отшвырнул полотенце и обхватил моего зверя за плечи. В его глазах зажигались и гасли искры, как нерожденные миры. Губы дрожали в нестойкой улыбке. Губы, которые я хотел так сильно. За одно их прикосновение я отдал бы половину звезд, остальное приберег бы на следующий раз. Эти губы были передо мной, и я мог их целовать и целовать сотни, тысячи раз, по крайней мере, сегодня.
Он и мягкий, и жесткий одновременно. И даже руки его, прижимавшие меня к сильной груди, были и нежными, и недопускающими возражений.
Я терся плечом о смуглую кожу, потому что теплота усыпляла. Я действительно был жутко уставший и задремывал прямо под его ртом.
Наверное, он это увидел. Он шепнул мне:
-Отцепись.
Я снял руки с его загривка.
Он встал, легко меня поднял и закинул на плечо так, что я видел только великолепные мускулистые ягодицы. Хотя он держал меня поперек ног, я все равно обнял его за талию, чтобы случайно не соскользнуть и не дерябнуться головой об пол.
Что он делал, я не знал, но вид из моего положения был потрясающим.
Спать, спать. Но не на взбаламученной кровати. Даже вечность надо прервать, чтобы отдохнуть. Страшно, вдруг с рассветом эта сказка кончится. Если я всю ночь буду держать его близко, может быть (может быть), он не исчезнет, не изменится.
Он засыпал в моих руках. Сон в такой постели ничего кроме утренних мешков под глазами не принесет.
Я встал, когда нежные руки соскользнули с моих плеч, и поднял его, такого легкого, словно земного притяжения не существовало.
Он держал меня за пояс, а я прижимал его ноги к себе, одной рукой пытаясь поправить сбившуюся простынь.
Как ни странно, мне это удалось. Я встряхнул обе подушки. Одеяло валялось в куче у кровати, из-под него выглядывали штаны и один ботинок.
Я не люблю ложиться в теплую постель, это раздражает и мешает уснуть. Несколько минут она должна проветриться. В комнате было холодно, так что это не заняло бы много времени.
Я снял с плеча затихшего ангела и, подхватив его под коленки и под спину, закружил по комнате. Масляные, переливчатые в свете свечи глаза улыбались мне сонно.
Мы праздновали нашу первую брачную ночь.
Меня немного потряхивало, но, в общем, это было удобно. Животом я чувствовал движение мышц его плеча, и это заставляло сосредотачиваться больше на себе, чем на нем. Мое тело настоятельно требовало внимания. Зад ныл и горел, особенно метки на бедрах, оставленные его пальцами. К тому же болели и тянули соски, самое неприятное ощущение. На сколько это было безопасно, я потерся ими о его спину.
Потом тяжелые руки потянули меня с плеча. От моего собственного давления на мгновение перестали дышать легкие.
Те же руки поймали мою спину, и я не успел опомниться, как комната поехала мимо, закружилась. Я летел в его ладонях, и они прижимали меня все ближе и ближе к теплой груди. Холодный воздух, лаская, остужал открытые части тела, и этот контраст пьянил и веселил. Мне действительно было радостно не смотря на всю абсурдность ситуации.
Он поцеловал меня и осторожно уложил в постель, поправил подушку. Кажется, он и не думал делать мне удобнее, это получилось у него само собой. Я не уверен даже, что он заметил свои действия.
Одеяло выгнулось парусом надо мной и медленно опустилось. Оно было холодное, как и простынь, и я на мгновение почувствовал себя выскочившим голышом зимой на улицу.
Кровать немного прогнулась под тяжестью его тела, и рука потянулась к свече. Ловкие пальцы подхватили язычок пламени, и мне показалось, что некоторое время он еще держался на них. Потом стало темно и тепло, когда его руки обернули меня и несильно прижали к горячему телу.
Когда постель остыла, я уложил его и, потушив свечу, лег сам. Не мог удержаться, чтобы не обнять. Нежная кожа под моими пальцами шелково подрагивала, пока он не согрелся.
Он замечательно пах. Тихо, сонно и тепло. Так спокойно и матово, как заиндевевшее окно в новогоднее утро.
Я чувствовал толчки крови в висках и сквозь них слышал равномерные гулкие удары его сердца. Дыхание слегка задевало мою руку. Постепенно оно замедлилось и углубилось.
Он спал, как мертвый ребенок. Дышал чужим для меня воздухом. И я чувствовал что-то, что очень походило на ревность. Но не собирался будить его, чтобы избавиться от этого чувства. На сегодня мне было достаточно гладить золотые волосы и целовать расслабленное плечо.
И ради этого я действительно мог пойти на риск.Спать здесь. С ним.
Я проснулся, когда рассвет только начинал размешивать новый день. Откровенно говоря, у меня жутко замерз нос. Но обе моих руки были прижаты к телу сильным охватом. Поэтому я смог только закутать нос в серебряных волосах прекрасной головы, лежащей у меня на груди.
Открывалось новое тысячелетие моей бессмертной жизни. В теплом дыхании, тревожащем мою кожу, я чувствовал только сонную нежность. И она защищала меня от неприятного холода рассвета.
Я не хотел задавать себе никаких вопросов. На это было утро; на это оставалась вся жизнь. Я просто наслаждался миром, может быть, временным и никому не нужным. Я всегда казался себе глупым и часто жалел, что не подумал прежде, чем броситься головой вперед. Но сейчас мне было все равно. Я тоже иногда мечтаю. И я согласен быть глупым в таких руках.
Я сдерживал дыхание, чтобы случайным толчком не разбудить его.
Мой бог, кто бы мог подумать. Я так ...
